эпоху это было ох как нелегко! Ну-ка, достань этот камень! Ну-ка, привези его на остров! Ну-ка, возведи стены на болотине! Вон стали здание Двенадцати коллегий строить, так под фундамент, ни много ни мало, 4 тысячи 3-саженных свай загонять пришлось!..
Не одну неделю просидел архитектор Трезини над листами бумаги. План застройки острову вычерчивал. Начертил на нем квадраты домов, линии каналов будущих… Самый большой канал Доменико Трезини намечал провести на месте нынешнего Большого проспекта, от взморья до Стрелки. Чтобы суда купеческие насквозь через остров проходили.
Тот же Трезини наметил и какие дома строить. Три типа зданий изобрел. Для «именитых» горожан, для «зажиточных» и для «подлых». И чтобы не своевольничать! Как нарисовано, так и строй!
Только тот же Трезини в 1722 году докладывал генерал-губернатору А. Д. Меншикову, что роздано на Васильевском острове 400 участков, а застраиваться начали всего лишь 142…
Не спешили петербуржцы заселять остров. Да их и понять можно. Нева — река немалая, заберись на остров — считай, от всего отрезан! Мостов нет, на лодках перебираться — невеликая радость!
За первые 10 лет застроились на Васильевском острове только разве что кусочек набережной Невы, Большой проспект, да несколько линий дотянулись до Среднего проспекта. У взморья Трезини построил Галерную гавань, поселились вокруг корабелы, матросы. При входе в гавань с моря установили деревянные башенки-кроншпицы. Правда, вскоре они сгорели при пожаре. В камне их перестроили.
Что же касается каналов, то только три из них начаты были. По Кадетской (ныне Съездовской) линии, между 4-й и 5-й линиями и между 8-й и 9-й. Да еще в 1730 году перед зданием Двенадцати коллегий канал вырыли. Просуществовали эти каналы недолго. В 1766 году «Комиссия о Санкт-Петербургском строении» повелела их закопать, «так как от них… бывает одна грязь и происходит дух вредительный здоровью».
Все-таки поначалу силком, а потом и сами люди потянулись на остров. Что ни говори, но там порт, Гостиный двор, суда с заморскими товарами!
В 1722–1732 годах встали боком к реке, но зато плечом к плечу здания Двенадцати коллегий, построенные тем же неутомимым Доменико Трезини. Разместились в них Коллегия иностранных дел, Военная коллегия, Адмиралтейств-коллегия, Коммерц-коллегия (ведавшая государственными доходами), Ревизион-коллегия, Берг-коллегия (управлявшая горной промышленностью) и еще шесть. Выстроившиеся как по линейке здания протянулись почти на 400 метров. И лишь двенадцать отдельных крыш свидетельствовали, что домов под ними целая дюжина.
Почти полвека проработали коллегии на Васильевском острове, покуда императрица Екатерина II в 1763 году не разделила Сенат российский на шесть департаментов. И тогда даже двенадцать зданий не смогли вместить их. Два департамента переехали в Москву, остальные четыре перебрались на левый берег Невы, в дом бывшего канцлера А. П. Бестужева-Рюмина.
Перед зданием Двенадцати коллегий почти до конца XVIII века простиралась обширная площадь — до самого конца Стрелки Васильевского острова, где на отмели выстроен был большой помост «Театриум». В праздники зажигались на нем потешные огни, устраивались фейерверки, разыгрывались представления. Площадь же замощена не была, весной и осенью утопала в грязи, превращалась в такое болото, что хоть иди по ней, хоть в лодке плыви!
От центра площади тянулись к Неве сараи с товарами из-за океана, а потому и прозванные «Америкой». В середине площади стоял восьмигранный «каменный о двух этажах покой», построенный для Готторптского глобуса.
Только ведь ежели это площадь, а не пустырь, должна она быть окружена какими-то зданиями! Они и появлялись одно за другим. Выросло здание Кунсткамеры, башню которого так полюбили художники. В глубине Стрелки Трезини поднял стены Гостиного двора. С другой стороны в 1783–1789 годах пристроилось рядышком с Кунсткамерой здание Академии наук.
Построил его архитектор Джакомо Кваренги. В 1779 году оставил он родную Италию и прибыл на берега Невы. Что и говорить, с опаской ехал он в далекий, дикий (как ему говорили) край, в холодный северный город. Но Петербург не только тепло встретил, но и немало удивил архитектора. День за днем ходил Кваренги по его улицам, набережным и восторгался. Какая планировка! Сколько рек и каналов! Широкая красавица Нева! Огромное строительство! Вот уж действительно есть где руки приложить.
Правда, строить он начал не в столице, а в пригородах. Построил дворец в Английском парке Петергофа, госпиталь в Павловске, церкви в Пулкове, Кузьмине, Московской Славянке, Федоровском посаде.
Проработав 4 года в России, он пишет своему другу граверу Вольпато: «У меня так много-много работы, что я едва нахожу время есть и спать. Без преувеличения могу сказать Вам, что среди тех многочисленных зданий, относительно которых императрица пожелала, чтобы их проекты были составлены мною и чтобы я руководил их постройкой, нет ни одного, которое не требовало бы для этого всего человека».
Словно в подтверждение этих слов, в том же году Джакомо Кваренги приступил к строительству здания Академии наук.
Академии наук шел уже шестой десяток лет, а здания своего она до сих пор не имела. Началась ее работа в доме барона Шафирова на Березовом острове, потом работала во дворце Прасковьи Федоровны, в доме Строганова и князя Лопухина на Васильевском острове, держала свою библиотеку в Кунсткамере… Пора было ей и своими хоромами обзаводиться!..
Здание Академии и воздвиг Кваренги — красивое, монументальное, с восьмиколонным ионическим портиком, поддерживающим фронтон, с широкой лестницей перед главным входом.
Здание это хорошо видно с Невы, с набережных. Рассказать же, наверное, следует скорее о том, чего снаружи не разглядишь, что здание Академии наук украшает, является его гордостью.
Речь идет об огромной мозаичной картине на стене внутри здания Академии. Создана она великим русским ученым Михаилом Васильевичем Ломоносовым.
Был Михайло Васильевич астрономом и геологом, химиком и географом, физиком и почвоведом, писал стихи. А однажды привели его в восторг два античных портрета, привезенных из Италии в Петербург. Портреты были не на холсте нарисованы, а набраны древним художником из мельчайших кусочков прозрачного стекла — смальты. Было портретам по 2 тысячи лет, а выглядели они так, словно вчера лишь созданы.
Очень заинтересовали Ломоносова мозаичные портреты. Как делали эти тысячи разноцветных кусочков? Как окрашивали? Как приклеивали? Об этих древних секретах портреты молчали. И ученый приступил к опытам.
Кипит в тиглях стекло, плавится. Одна неудача, другая, третья… Счету им нет! Но вот уже и получен первый кусочек смальты — свой, русский! Сколько же их на картину нужно? Наверное, многие тысячи. Необходим целый завод цветного стекла, и в том числе смальты. Ломоносов добивается своего. Неподалеку